Неточные совпадения
Марина ворчливо
заметила, что в
Нижнем, на ярмарке, все это предлагается «в лучшем виде».
Длинный, тощий, с остатками черных, с проседью, курчавых и, видимо, жестких волос на желтом черепе, в форме дыни, с бородкой клином, горбоносый, он говорил неутомимо, взмахивая густыми бровями, такие же густые усы быстро шевелились над
нижней, очень толстой губой, сияли и таяли влажные, точно смазанные маслом, темные глаза.
Заметив, что сын не очень легко владеет языком Франции, мать заботливо подсказывала сыну слова, переводила фразы и этим еще более стесняла его.
Лица у ней почти вовсе не было: только и был заметен нос; хотя он был небольшой, но он как будто отстал от лица или неловко был приставлен, и притом
нижняя часть его была вздернута кверху, оттого лица за ним было незаметно: оно так обтянулось, выцвело, что о носе ее давно уже получишь ясное понятие, а лица все не
заметишь.
Райский
нижним берегом выбралсл на гору и дошел до домика Козлова. Завидя свет в окне, он пошел было к калитке, как вдруг
заметил, что кто-то перелезает через забор, с переулка в садик.
Заметив, что Викентьев несколько покраснел от этого предостережения, как будто обиделся тем, что в нем предполагают недостаток такта, и что и мать его закусила немного
нижнюю губу и стала слегка бить такт ботинкой, Татьяна Марковна перешла в дружеский тон, потрепала «милого Николеньку» по плечу и прибавила, что сама знает, как напрасны эти слова, но что говорит их по привычке старой бабы — читать мораль. После того она тихо, про себя вздохнула и уже ничего не говорила до отъезда гостей.
Привалов
заметил, с какой энергией работала
нижняя челюсть Половодова, и невольно подумал: «Эк его взяло…» Веревкин со свистом и шипеньем обсасывал каждую кость и с умилением вытирал лоснившиеся жирные губы салфеткой.
Дальше он
заметил, что
нижняя челюсть Половодова была особенно развита; французские анатомы называют такие челюсти калошами.
— И не
смейте говорить мне такие слова, обаятельница, волшебница! Вами-то гнушаться? Вот я
нижнюю губку вашу еще раз поцелую. Она у вас точно припухла, так вот чтоб она еще больше припухла, и еще, еще… Посмотрите, как она смеется, Алексей Федорович, сердце веселится, глядя на этого ангела… — Алеша краснел и дрожал незаметною малою дрожью.
Я спешно стал снимать с него верхнюю одежду. Его куртка и
нижняя рубашка были разорваны. Наконец я его раздел. Вздох облегчения вырвался из моей груди. Пулевой раны нигде не было. Вокруг контуженого места был кровоподтек немногим более пятикопеечной монеты. Тут только я
заметил, что я дрожу, как в лихорадке. Я сообщил Дерсу характер его ранения. Он тоже успокоился.
Заметив волнение, он стал меня успокаивать...
Милорадович советовал Витбергу толстые колонны
нижнего храма сделать монолитные из гранита. На это кто-то
заметил графу, что провоз из Финляндии будет очень дорого стоить.
Запасная столовая, мраморная столовая, зеркальная столовая, верхний большой зал, верхняя гостиная,
нижняя гостиная, читальня, библиотека (надо
заметить, прекрасная) и портретная, она же директорская.
— Гы! А мы и не видим, — насмешливо
заметил лакей отца, Павел, молодой человек с глуповатым лицом и отвислой
нижней губой, но в сюртуке и грязной манишке. Горничная и кухарка подозрительно фыркнули.
Не повторю того, что она говорила, будучи в оных, мне в посмеяние, но, возвратясь домой, мне сказали ее приказ, что мне отведен угол в
нижнем этаже с холостыми официантами, где моя постеля, сундук с платьем и бельем уже поставлены; все прочее она оставила в прежних моих комнатах, в коих
поместила своих девок.
— Как! — вскричала Аглая, и
нижняя губка ее вдруг задрожала, — вы боялись, что я… вы
смели думать, что я… Господи! Вы подозревали, пожалуй, что я позвала вас сюда с тем, чтобы вас в сети завлечь и потом чтобы нас тут застали и принудили вас на мне жениться…
— Какая это работа: как мыши краюшку хлеба грызем, — жаловался Кишкин. — Все равно как лестницу
мести с
нижней ступеньки.
Наконец выбрали и накидали целые груды мокрой сети, то есть стен или крыльев невода, показалась мотня, из длинной и узкой сделавшаяся широкою и круглою от множества попавшейся рыбы; наконец стало так трудно тащить по
мели, что принуждены были остановиться, из опасения, чтоб не лопнула мотня; подняв высоко верхние подборы, чтоб рыба не могла выпрыгивать, несколько человек с ведрами и ушатами бросились в воду и, хватая рыбу, битком набившуюся в мотню, как в мешок, накладывали ее в свою посуду, выбегали на берег, вытряхивали на землю добычу и снова бросались за нею; облегчив таким образом тягость груза, все дружно схватились за
нижние и верхние подборы и с громким криком выволокли мотню на берег.
Она была сильно взволнована. Рассказывая, я нагибался к ней и заглядывал в ее лицо. Я
заметил, что она употребляла ужасные усилия подавить свое волнение, точно из гордости передо мной. Она все больше и больше бледнела и крепко закусила свою
нижнюю губу. Но особенно поразил меня странный стук ее сердца. Оно стучало все сильнее и сильнее, так что, наконец, можно было слышать его за два, за три шага, как в аневризме. Я думал, что она вдруг разразится слезами, как и вчера; но она преодолела себя.
— Смотри, у меня не шалить, — нахмуря свои брови и выставив
нижнюю челюсть, прохрипел смотритель. — Если только
замечу что — запорю. От меня не убежишь.
Одним утром, не зная, что с собой делать, он лежал в своем нумере, опершись грудью на окно, и с каким-то тупым и бессмысленным любопытством глядел на улицу, на которой происходили обыкновенные сцены: дворник противоположного дома, в ситцевой рубахе и в вязаной фуфайке, лениво
мел мостовую; из квартиры с красными занавесками, в
нижнем этаже, выскочила, с кофейником в руках, растрепанная девка и пробежала в ближайший трактир за водой; прошли потом похороны с факельщиками, с попами впереди и с каретами назади, в которых мелькали черные чепцы и белые плерезы.
И затем, с согласия Парамонова,
помещала избранного в
нижний этаж, в качестве метрдотеля, и всем служащим в доме выдавала в этот день по чарке водки.
Рахэль, с детьми, гувернантками и гувернерами, он
поместит в бельэтаже; подыщет троих действительных статских советников, которые будут составлять ей партию в винт, а сам поселится в rez de chaussee [
Нижний этаж.] и будет принимать Жюдик.
Он стал небрежен в одежде, высокий стан его согнулся, очи померкли,
нижняя челюсть отвисла, как у старика, и только в присутствии других он делал усилие над собою, гордо выпрямлялся и подозрительно смотрел на окольных, не
замечает ли кто в нем упадка духа.
Замечу тоже, что особенно щеголяли и любили щеголять такими выражениями большею частью командиры, сами вышедшие из
нижних чинов.
Но, несмотря на это, я все-таки
замечу, что ничто так не раздражает арестантов, да и вообще всех
нижних чинов, как вот этакие выражения начальников.
Ночные прогулки под зимними звездами, среди пустынных улиц города, очень обогащали меня. Я нарочно выбирал улицы подальше от центра: на центральных было много фонарей, меня могли
заметить знакомые хозяев, тогда хозяева узнали бы, что я прогуливаю всенощные. Мешали пьяные, городовые и «гулящие» девицы; а на дальних улицах можно было смотреть в окна
нижних этажей, если они не очень замерзли и не занавешены изнутри.
— Хорошо… Ну, что муж тебя опростоволосил, так это опять — на всякий чох не наздравствуешься… Ты бы мне обсказала все, так Михалко-то пикнуть бы не
смел… Ты всегда мне говори все… Вот я в
Нижний поеду и привезу тебе оттуда такой гостинец… Будешь меня слушаться?
Из
Нижнего Гордей Евстратыч действительно привез всем по гостинцу: бабушке — парчи на сарафан и настоящего золотого позумента, сыновьям — разного платья и невесткам — тоже. Самые лучшие гостинцы достались Нюше и Арише; первой — бархатная шубка на собольем меху, а второй — весь золотой «прибор», то есть серьги, брошь и браслет. Такая щедрость удивила Татьяну Власьевну, так что она
заметила Гордею Евстратычу...
— Ну, вот видишь, боярин, — сказал знаменитый гражданин нижегородский, — я не пророк, а предсказание мое сбылось. Сердце в нас вещун, Юрий Дмитрич! Прощаясь с тобою в
Нижнем, я головой бы моей поручился, что увижу тебя опять на поле ратном против общего врага нашего, и не в монашеской рясе, а с
мечом в руках. Когда ты прибыл к нам в стан, то я напоминал тебе об этом, да ты что-то мне отвечал так чудно, боярин, что я вовсе не понял твоих речей.
— Да, да, — прервал боярин, — мирвольте этим бунтовщикам! уговаривайте их! Дождетесь того, что все низовые города к ним пристанут, и тогда попытайтесь их унять. Нет, господа москвичи! не словом ласковым усмиряют непокорных, а
мечом и огнем. Гонсевский прислал сюда пана Тишкевича с региментом; но этим их не запугаешь. Если б он меня послушался и отправил поболее войска, то давным бы давно не осталось в
Нижнем бревна на бревне, камня на камне!
Когда учитель, человек с лысой головой и отвислой
нижней губой, позвал: «Смолин, Африкан!» — рыжий мальчик, не торопясь, поднялся на ноги, подошел к учителю, спокойно уставился в лицо ему и, выслушав задачу, стал тщательно выписывать
мелом на доске большие круглые цифры.
— В
Нижнем, с татарином играл. Прикинулся, подлец, неумелым. Деньжат у меня ни-ни. Думал — наверное выиграю, как и всегда, а тут вышло иначе. Три красных стало за мной, да за партии четыре с полтиной. Татарин положил кий: дошлите, говорит, деньги! Так и так, говорю, повремените: я,
мол, такой-то. Назвал себя. А татарин-то себя назвал: а я, говорит, Садык… И руки у меня опустились…
После двухчасовой езды мое превосходительство ведут в
нижний этаж дачи и
помещают его в небольшой, очень веселенькой комнатке с голубыми обоями.
Когда Федосей, пройдя через сени, вступил в баню, то остановился пораженный смутным сожалением; его дикое и грубое сердце сжалось при виде таких прелестей и такого страдания: на полу сидела, или лучше сказать, лежала Ольга, преклонив голову на
нижнюю ступень полкá и поддерживая ее правою рукою; ее небесные очи, полузакрытые длинными шелковыми ресницами, были неподвижны, как очи мертвой, полны этой мрачной и таинственной поэзии, которую так нестройно, так обильно изливают взоры безумных; можно было тотчас
заметить, что с давних пор ни одна алмазная слеза не прокатилась под этими атласными веками, окруженными легкой коришневатой тенью: все ее слезы превратились в яд, который неумолимо грыз ее сердце; ржавчина грызет железо, а сердце 18-летней девушки так мягко, так нежно, так чисто, что каждое дыхание досады туманит его как стекло, каждое прикосновение судьбы оставляет на нем глубокие следы, как бедный пешеход оставляет свой след на золотистом дне ручья; ручей — это надежда; покуда она светла и жива, то в несколько мгновений следы изглажены; но если однажды надежда испарилась, вода утекла… то кому нужда до этих ничтожных следов, до этих незримых ран, покрытых одеждою приличий.
Несколько раз садились они на
мель, и многие так повредились, что едва могли дойти до
Нижнего.
Я уже все знал: вошел бодро и
смело, поклонился приветливо на все стороны, к верхним и
нижним дамам, знавши, что все это были особы.
Торопливой походкой,
смело свистя шелком
нижних юбок, выбегали шансонетные певицы в огромных шляпах, с дрожащими брильянтами в ушах, в сопровождении щеголеватых мужчин в светлых костюмах, украшенных бутоньерками.
Но тем не менее из привычного любопытства он успел быстро взглянуть на ногу Рыбникова и
заметить, что этот штабс-капитан армейской пехоты носит
нижнее белье из прекрасного шелкового трико.
Ты в
Нижнем шатости не
замечаешь?
— Если кто может обойтись даже без рыбки — отлично. Я уверен, что в будущем не будут есть ни мяса, ни рыбы, потому что это несправедливо, но дело все-таки не в этом. По-моему, это
мести лесенку с
нижней ступеньки…
— Да, кто не служил в кавалерии, тот никогда не поймет нашего брата. — Он сел верхом на стул и, выставив
нижнюю челюсть, заговорил басом. — Едешь, бывало, перед эскадроном, под тобой чорт, а не лошадь, в ланцадах вся; сидишь, бывало, этак чортом. Подъедет эскадронный командир на смотру. «Поручик, говорит, пожалуйста — без вас ничего не будет — проведите эскадрон церемониалом». Хорошо,
мол, а уж тут — есть! Оглянешься, крикнешь, бывало, на усачей своих. Ах, чорт возьми, времечко было!
Я нашел своего знакомого в
нижнем этаже генеральского дома. Только что я успел объяснить ему свое желание, и он — сказать мне, что оно очень может быть исполнено, как мимо окна, у которого мы сидели, простучала хорошенькая каретка, которую я
заметил, и остановилась у крыльца. Из кареты вышел высокий, стройный мужчина в пехотном мундире с майорскими эполетами и прошел к генералу.
«Чародейная сила Псару, сына госпожи Тентнубаты, есть сила Озириса Атуму, царя богов. Сила левого виска его подобна силе левого виска бога Туму. Его верхняя губа — богиня Изида, его
нижняя губа — богиня Нефтис, его зубы —
мечи, его тело — Озирис, его пальцы — синие змеи, его живот — Ну, его бока — перья Аммона».
Горданов торопливо высыпал за форточку порошок и, разорвав на мелкие кусочки бумажку, пристально посмотрел на стены Ларисиной комнаты, и, поравнявшись с медным печным отдушником, остолбенел: через этот отдушник слышно было тихое движение мягкой щетки, которою слуга
мел круглую залу в
нижнем этаже павильона.
Издали слева, над третьей или четвертой лавкой,
заметил он вязаные цветные платки, висевшие у самого прилавка, вместе с детскими мантильками и капорами из белого и серого пуха — кустарный промысел города
Нижнего.
Кузьмичев известен был на Волге не столько сведениями по шкиперной части, сколько удачей и сноровкой. Не прошло и получаса, как буксирный пароход снял их с
мели в несколько минут, и к десяти часам они уже миновали Балахну, где простояли всего четверть часа, чтобы не так поздно прийти в
Нижний.
Впоследствии (как я
заметил выше), приезжая из Казани и Дерпта на вакацию, я видал Васильева на ярмарке в
Нижнем и в Москве, но в водевилях.
Заметив же, что у него недостает
нижней челюсти, карась побледнел и дико захохотал… Он сошел с ума.
В декабре месяце Военно-Полевому Медицинскому Управлению пришлось выпустить циркуляр (№ 9060) такого содержания: «Главнокомандующий изволил
заметить, что в части войск в большом количестве возвращаются из госпиталей
нижние чины, либо совершенно негодные к службе, либо еще не оправившиеся от болезней».
Элиодор, когда начал жить один в этом доме,
нижний этаж приказал закрыть, временно, отделав только несколько комнат для себя, своей библиотеки и коллекций, пока не будет готова отделка огромного"hall", где он
поместит и громадный шкаф, и витрины, и разные objets d'art.
Слободы отличались от деревушек тем, что были обширнее, чище, новее строениями и, вообще, красивее последних; первые принадлежали казне, что можно было
заметить по будкам, которые служили тогда жилищем
нижних чинов полиции и подьячих.